– А я сбегу!
– И не жалко тебе их?
– Жалко… Но я тебя одного не отпущу, – объявила она. – Без меня ты в первом же сражении на рожон полезешь. Характер у тебя дурацкий, уж я-то знаю.
– Кто бы говорил про характер, – хохотнул Мойдер. – Не завидую твоему будущему мужу.
– А я и не собираюсь замуж, – набычилась Дорайна. – Говорила уже.
– Твое счастье, что ты красавицей уродилась, – не слушая ее глупостей, произнес старший брат и без тени улыбки посмотрел в ее словно светящееся лицо. – Многие мужики на тебя засматриваются. Даже зная, что ты хозяйка аховая, не раз отцу уже намекали, мол, не прочь тебя взять за себя.
– Да ты что? – девушка распахнула и так громадные глазищи. – Отец и не говорил даже.
– Потому что не хочет тебя отдавать за нелюбимого. Жалеет он тебя, дуру такую. Ждет, пока у тебя детство перестанет играть в одном месте.
– Ты от темы не уходи, – опомнилась Дорайна. – Съехал-то как мастерски.
– Я и не ухожу, – возразил Мойдер. – Пытаюсь тебе объяснить, дурехе этакой. Как я тебя потащу с собой, если ты живая приманка для мужиков? От всех не отмахаешься мечом.
– То есть, ты не хочешь меня с собой брать, потому что я красивая? – поразилась Дорайна.
Более нелепого оправдания она еще не слышала. От обиды глаза еще сильнее защипало от слез.
– Так что смирись, что твое место – у печи, с мужем и детками, а не по дорогам шастать.
Дорайна ничего на это не сказала, отодвинулась на прежнее место и засопела. Дождавшись, пока дыхание Мойдера не выровнялось, она тихонько поднялась и опрометью ринулась в лесную чащобу.
Девушка знала, что делать дальше. И пусть брат только попробует еще что-нибудь придумать, лишь бы не брать ее с собой!
Мало кто из пришлых, и даже из коренных легурцев, рискнул бы ночью бегать по лесу. Днем хорошо знакомый и изученный вдоль и поперек, в темное время суток он наполнялся тайнами и загадками. В эти часы лесом завладевали его ночные обитатели, и не всегда их появление можно было объяснить разумными причинами. Существа мира, недоступного пониманию смертных, вступали в свои права. Встреча с ними обычно не приносила людям ничего хорошего.
Заметь Мойдер, что Дорайна покинула полянку на окраине леса, и отправилась искать приключений на свою голову, не посмотрел бы, что взрослая уже. Отходил бы хворостиной, чтоб неповадно было.
Девушка не боялась леса и его ночных жителей. Не раз уже рыскала таким образом по чащобе и никогда ни одна живая или мертвая душа ее и пальцем не тронула. Не то, чтобы Дорайна хотела пощекотать себе нервы. Причина так поступать была у нее более веская. Вдали от людей, в чаще леса жила старуха Вормия, общаться с которой детям строго запрещалось. Ее считали ведьмой, обладающей дурным глазом. К старухе обращались, когда кто-то заболевал или при тяжелых родах. Она никогда не отказывала, но, помимо этого, к общению не стремилась. Впрочем, как и люди к ней.
Дорайна не понимала, почему они со знахаркой сразу нашли общий язык. Познакомились, когда старуху позвали к деду, случайно рубанувшему себя топором по ноге. Забившись в уголок, восьмилетняя девочка наблюдала за суетящимися вокруг постели раненого взрослыми. В суматохе на нее саму никто не обращал внимания, иначе давно бы выпроводили. Едва Вормия вошла в комнату, атмосфера волшебным образом преобразилась. Женщина сразу пресекла панику и стала отдавать распоряжения: воды принести, угли, чистую ткань, иголку и крепкие нитки.
Будь на месте Дорайны Арника, та уже при этих словах с визгом бы вылетела из комнаты. И дураку понятно, что знахарка сейчас станет зашивать рану. Дорайна же не испытывала страха перед кровью, наоборот, ей было интересно. Ассистировать Вормии сначала должна была мать девочки. Но, едва услышав крик деда, когда знахарка стала промывать рану, та грохнулась в обморок. Старуха вполголоса выругалась и обвела глазами комнату. Мужчин она считала неспособными к лекарскому ремеслу и никогда не допускала к нему. Взгляды Вормии и маленькой Дорайны встретились. Неизвестно, что там прочитала знахарка, но поманила ее к себе:
– Иди сюда. Держи миску с водой.
Строптивая девочка, которую трудно было заставить делать что угодно, без малейшего ропота приблизилась. У нее даже руки не дрожали, когда она подавала женщине поочередно нужные предметы. За время операции они едва обменялись парой фраз, за исключением прямых распоряжений старухи.
Когда рана была зашита и забинтована, а дед, успокоенный щедрой дозой тайрина, спал без задних ног, старуха удовлетворенно кивнула.
– Вот и все. Ты молодец, дитя. Из тебя выйдет толк. Захочешь, приходи ко мне, научу тебя всему, что знаю сама.
Пока старуха не покинула дом, все хранили напряженное молчание. Затем оно взорвалось возмущенными возгласами. Больше всех лютовала мать:
– Запомни, Дорка, ремесло ее проклятое. Недаром самых сильных волшебников боги покарали и в Бездне схоронили. Нечистое это дело. Не вздумай к старухе ходить, поняла? Иначе и на тебя люди так же смотреть будут. Останешься на всю жизнь одна, без семьи и детей, среди зверей лютых и татей нечистых.
Дорайна хотела возразить в своей привычной манере. Она ненавидела, когда ей что-то запрещали, и каждый раз делала наоборот. Но в этот раз удержало какое-то предчувствие. Слишком серьезны были взрослые. Не из страха за себя смолчала. Боялась, что причинят вред знахарке.
В открытую девочка согласилась с запретами и обещала забыть о предложении старухи. Но уже на следующую ночь, когда все уснули, сбежала в лес. И дорогу нашла без проблем, хотя никогда раньше не ходила к хижине старухи. Только направление и примерные ориентиры знала. Будто вело ее что-то. Путеводная нить или провидение. Что бы то ни было, но Вормия словно ждала ее появления и спать еще не ложилась.